Закон войны
Репрессивная практика обгоняет законодательство: как «специальная операция» влияет на правовой режим в России
В России немало противников войны как таковой, и некоторым из них хватает смелости говорить об этом публично. Преследуя их, российская судебная система (в широком смысле, включая полицию и следствие) подписывает себе приговор: если прежде правоприменители могли лукаво использовать аргумент «юридического нормативизма», то нынешняя практика лишает их и такой призрачной маскировки.
Этот вывод мы разовьем далее, но сначала — примеры и аргументы. Чтобы не попасть под статью 20.3.3 КоАП РФ, а то и 207.3 УК о распространении «фейков», мы будем опираться только на судебные решения по этим двум статьям, появившимся в российском законодательстве 4 марта. Фактическая часть публикации будет в этом смысле, наоборот, заведомо бесспорна.
Диспозиция статьи 207.3 УК подразумевает «публичное распространение под видом достоверных сообщений заведомо ложной информации, содержащей данные об использовании Вооруженных Сил РФ в целях защиты интересов РФ и ее граждан, поддержания международного мира и безопасности»… Часть 2 ст. 207.3 УК добавляет ряд отягчающих обстоятельств, утяжеляющих наказание до 10 лет лишения свободы при минимуме 5 лет, из них опасней всего с точки зрения произвола правоприменения выглядит пункт «д»: «по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти».
Вот, например, как выглядит обвинение, предъявленное учительнице Ирине Ген из Пензы, о котором сообщил правозащитник Павел Чиков: «Во время проведения урока иностранного языка в 8 «Б», на котором присутствовало не менее 5 человек, действуя умышленно, под видом достоверного сообщения, используя высказывания в форме утверждения, с целью формирования у учащихся негативного отношения к действиям Вооруженных сил РФ… испытывая стойкую неприязнь к главе государства, принявшему решение о проведении специальной операции… по мотивам ненависти и вражды… сообщила ученикам о причастности Вооруженных сил РФ к бомбардировке родильного дома в г. Мариуполь, то есть об обстоятельствах, способных повлечь нарушение условий жизнедеятельности населения (спровоцировать панику, нарушения правопорядка)».
Этот текст, конечно, обсуждался не только в Пензе, поскольку дело прецедентное, а в уголовном обвинении значение имеет каждое слово. Что за «обстоятельства» имеются в виду в последней фразе? Если речь о Мариуполе, то «паника» там вызвана отнюдь не речами Ирины Ген, а если о Пензе, то ученики «школы олимпийского резерва» не только сами не совершили никаких правонарушений, но и настучали на учительницу, записав ее урок на диктофон. Возможно, тут была примерка к части 3 ст. 207.3 про «те же действия, повлекшие тяжкие последствия» (до 15 лет лишения свободы), но для никаких таких «последствий» к обвинению подтянуть не удалось.
По сообщению Чикова, под давлением шести (!) следователей ФСБ и СК Ирина Ген написала «явку с повинной», но впоследствии, с появлением адвоката правозащитного центра «Агора»*, от нее отказалась.
Это означает, что в отсутствие призвания следствию придется самому доказать «цель формирования у учащихся негативного отношения к действиям Вооруженных сил РФ», «стойкую неприязнь к главе государства», «мотивы ненависти и вражды», а главным образом то, что Ирина Ген точно знала, что информация об обстреле роддома со стороны РФ является «ложной».
Последняя задача не выглядит реальной. Доказывать, какая именно из версий разрушения роддома в Мариуполе соответствует действительности, вероятней всего, будут органы международной юстиции либо Украины – при содействии России или без такового. Пока же на практике «заведомо ложной» будет считаться всякая информация, не совпадающая с сообщениями российских официальных лиц.
По сообщениям «Агоры» на 12 апреля в регионах РФ возбуждено порядка 20 таких дел, а «урожай» приговоров созреет, если все пойдет без изменений, месяца через два. Но тенденции правоприменения уже определились по аналогичной статье Кодекса РФ об административных правонарушениях (КоАП). По данным ОВД-Инфо*, только за март по ст. 20.3.3 КоАП судами рассмотрено более 40 дел. Мы взяли несколько свежих примеров, выбрав те, где понятна объективная сторона «административного проступка».
Житель Тулы оштрафован на 50 тыс. рублей за пикет с плакатом: «Я не верю, что это поможет детям Донбасса». Житель Брянска оштрафован на 35 тыс. руб. за ленточки в цветах украинского флага, вывешенные на балконе. Тюмень – штраф 40 тыс. за пикет с плакатом «Нет войне!». То же самое в Ярославле – 30 тысяч. Житель Петербурга вышел с плакатом: «Война принесла столько горя, что забыть это невозможно, нет прощения тем, кто вновь замышляет агрессивные планы» — это цитата из речи Путина 2020 к 75-летию победы в Великой Отечественной войны, пикетчик был задержан и оставлен в отделе полиции на ночь, дело направлено в суд. Тренер спортшколы в Бурятии трижды срывал у ее дверей бумажную букву «Z», объясняя свои действия тем, что дети должны быть вне политики – он оштрафован на общую сумму 90 тыс. рублей.
В отличие от уголовной «сестры» ст. 20.3.3 КоАП РФ не описывает субъективную сторону проступка, относя к его составу любые «публичные действия, направленные на дискредитацию использования Вооруженных Сил РФ в целях защиты интересов РФ и ее граждан, поддержания мира и безопасности, в том числе публичные призывы к воспрепятствованию использования Вооруженных Сил РФ в указанных целях». Однако согласно общей части КоАП (ст. 2.1) административным проступком признается лишь виновное поведение, объективное (без вины) вменение не допускается. При этом должна соблюдаться презумпция невиновности (ст. 1.5 КоАП), в соответствии с которой «лицо, привлекаемое к ответственности, не обязано доказывать свою невиновность», то есть бремя доказывания того факта, что обвиняемый имел целью именно дискредитацию Вооруженных сил РФ, лежит на органе, возбудившим дело.
Все это бесспорно, но во всех перечисленных случаях даже нет нужны залезать в теорию, поскольку действия лиц подвергшихся штрафам, как бы кто к ним не относился, вообще не попадают под диспозицию статьи 20.3.3 КоАП — в них не содержится признак «дискредитации вооруженных сил». Между тем такая практика является массовой, и ни Верховный суд, ни органы прокуратуры, очевидно, не намерены ее пресекать. Исходя из этого мы можем развить вывод, намеченный в самом начале.
Российская судебная система давно превратилась в орудие репрессий и утратила признак состязательности сторон, но до последнего времени все же старалась опираться на писанный закон.
Когда формальный закон оказывался недостаточным, Госдума по собственной инициативе или команде из администрации президента корректировала его ad hoc. Но темп и количество репрессий, необходимых для пресечения обсуждения хода «специальной операции» оказалось таковы, что Дума не поспевает за полицией и судами: конструирование новых статей УК и КоАП, под которые попадали бы любые антивоенные высказывания, потребовало бы одобрения милитаризма на политическом уровне, то есть саморазоблачения государства «РФ».
* Организации считаются властями РФ «иноагентами»
Леонид Никитинский, журналист, кандидат юридических наук, специально для «Новой газеты. Европа»